Г. Низами (1141 — 1209 гг.) Перевод В.Державин. ВМЛ, издание 1968 г.
СЕМЬ КРАСАВИЦ.
Повесть третья. Понедельник
Хорезмская царевна
“…..
Воротясь домой, он сборы быстро завершил
И к святым местам, гонимый горем, поспешил.
Он бежал в безумном страхе пред самим собой.
Свой смятенный дух он воле поручил святой.
В древнем храме умолял он, плача, божество
Защищать от дивов страсти скорбный дух его.
Так он долго там молился богу и святым,—
И домой решил вернуться, к берегам родным.
Спутник на пути обратном увязался с ним,
Внешне добрый, а в душе он низким был и злым.
Страшный спорщик и придира тот попутчик был,
В каждом благе он изъяны мигом находил.
Начинал ли Бишр о добром мысли излагать,
Принимался этот спутник доброе ругать.
«Нет, не так!» и «Нет, не эдак!», «Не болтай-ка зря!» —
Обрывал его попутчик, злобою горя.
Хоть в пути добросердечный Бишр молчать решил,
Спутника он и молчаньем в ярость приводил.
Он спросил: «Как ты зовешься? Я желаю знать,
Как по имени тебя мне, о попутчик, звать?»
Тот ответил: «Божий раб я. Имя же мое
Бишр. Теперь ты, друг, мне имя назови твое».
«А, ты — Бишр презренный? Слава у тебя плоха!
Ну — а я, я вождь духовный смертных — Малиха!
Все творение — небесный мир и мир земной —
Это все объял могучий, дерзкий разум Мой.
Я в познанье всеобъемлющ, как никто — велик!
И добро, и зло, и тайны мира я постиг.
Выше дюжины мудрейших — мудрости я друг.
Знай, невежда! Я двенадцать изучил наук!
Для меня нигде сокрытой тайны в мире нет.
Я — о чем меня ни спросишь — дам на все ответ.
Если капища науки все ты обойдешь,
Равного среди ученых мне ты не найдешь!»
Так дорогою надменно похвалялся он,
Хвастовством его бесстыдным Бишр был поражен.
Тут от гор вдали большая туча отошла,—
Этой тучи дымно-черен цвет был, как смола.
Малиха спросил: «Вон — туча! Почему черна,
Как смола, она? Ведь свойство облак — белизна!»
Бишр ответил: «То — Яздана воля. Он творит
Непостижное. Явленьям свойства он дарит».
Малиха сказал: «Увертки про себя оставь!
Если можешь, отвечая, в цель стрелу направь!
Тучи черные рождает пережженный дым,—
Это признано бесспорно разумом самим».
Вдруг повеял им в ланиты ветер невзначай,
И промолвил тот зазнайка: «Ну-ка, отвечай,—
Знаешь ли, что движет ветром? Надо размышлять!
А во мраке, как скотине, стыдно пребывать!»
Бишр ответил: «Это — воля бога самого.
Не свершается без воли божьей ничего».
Тот сказал: «Пора бы в руки повод знаний взять,
А не бабушкины сказки вечно повторять!
Сущность ветра — это воздух; он течет рекой
И земные испаренья гонит пред собой».
Тут гора большая встала пред глазами их.
«Почему, — спросил он, — эта выше всех других?»
Бишр ответил: «Так Язданом решено самим,
Что одним горам быть ниже, выше быть другим».
Тот ответил: «Доказательств не приводишь ты,—
Все от божьего калама производишь ты!
Знай: рождаясь от потоков бурных дождевых,
Сели размывают горы, разрушают их.
Та вершина, что всех выше над лицом земли
Поднялась, стоит от силей дождевых вдали».
Бишр не выдержал и в гневе спутнику вскричал:
«Не противься воле неба! Лучше б ты молчал!
Ведь пути к завесе древней здесь не знаем мы,
Что ж о тайнах за завесой рассуждаем мы?
Я боюсь, когда завеса эта упадет,
Дерзких и высокоумных гибель злая ждет.
В листьях шепчущих на вечном древе бытия
Тайны веют! Да не тронет их рука твоя!»
И хоть Бишр заклятьем этим дал отпор греху,
Див зазнайства не покинул все же Малиху.
Долго шли они. В пустыне путь им предстоял.
Малиха не унимался, спорил и болтал.
А в пустыне раскаленной, средь песков нагих,
От бессонницы и зноя мозг испекся их.
Еле шли они, стеная, охая в пути,
И казалось, что жару им не перенести.
Наконец они к большому дереву пришли
И в тени ветвей могучих отдыхать легли.
К небу подымалась древа шумная глава,
У подножья зеленела мягкая трава.
У корней кувшин огромный в землю был зарыт,
Кем-то доверху водою чистою налит.
Малиха в кувшине этом воду увидал,
Повернулся живо к Бишру и ему сказал:
«Погляди-ка, друг любезный! Молви наконец,—
Что, кувшин с водою тоже здесь зарыл творец?
Здесь кувшин с водою в землю до краев зарыт,
Но скажи мне — почему он крышкой не покрыт?
И скажи — откуда взяться чистой здесь воде?
Видишь сам, вокруг пустыня, нет воды нигде».
Бишр ответил: «Некто — добрый — здесь кувшин зарыл,
Чтоб идущий по пустыне жажду утолил.
А чтоб как-нибудь случайно не был он разбит,
Потому кувшин и в землю до краев зарыт».
Малиха, смеясь, ответил: «Ох ты, голова!
Недомыслие пустое все твои слова.
Никому, поверь, до нашей дела нет беды!
Здесь за тысячу фарсангов не найдешь воды,
Знай, охотники зарыли в землю здесь кувшин.
Это же — капкан для дичи средь нагих равнин!»
Бишр ответил: «О проникший в тайну бытия,
Люди все различны; розно мыслим ты и я.
Знать, подозревают люди в помыслах других
Доброе или дурное — го, что в них самих».
Сели, скатерть расстелили в лиственной тени,
Ели, воду из кувшина черпали они.
Им обоим показалась та вода вкусна,
Как хрусталь чиста, прозрачна, дивно холодна.
Малиха тут крикнул Бишру: «Ну-ка, отойди
От воды и там в сторонке малость посиди.
В воду чистую я тело погрузить хочу,
Освежиться, пыль пустыни с тела смыть хочу.
Обжигающим, соленым потом я покрыт,
Покрывающая тело грязь меня томит.
Я очищусь и отмоюсь. А потом с тобой
Двинусь дальше, освеженный, с легкою душой.
Но кувшин перед уходом должен я разбить,
Чтоб животных от ловушки этой защитить.
Бишр сказал: «О благонравный, не злоумышляй!
Ты дурного понапрасну здесь не совершай!
Нам кувшин был дан судьбою — жажду утолить,
Как же можно эту божью воду загрязнить?
Кто живительную воду из колодца пьет,
Если он не злой безбожник, в воду не плюет.
Сам подумай, ведь другие путники придут,
Здесь же вместо чистой влаги грязь они найдут».
Но, злокозненный, упорен муж в нечестье был,
Подлую свою натуру вновь он проявил.
Снял с себя тюрбан и сумку, в плащ их завернул,
И, согнувшись, как в источник, он в кувшин нырнул.
Не кувшин в земле, колодец то глубокий был,
И до дна того колодца путь далекий был.
В «мудрости» своей спасенья мудрый не нашел,
Он на дне того колодца смерть свою обрел.
Наглотался он, нырнувши храбро в глубину,
Изнемог и опустился наконец ко дну.
Бишр приблизился, тревогой тайною смутясь,
Стал товарища искать он — к влаге наклонясь.
И увидел, что бедняга утонул давно,
Как кувшин, сложив покорно голову на дно.
Бишр утопленника вынул. В скорби, хоть без слез,
Из воды в колодец праха тело перенес;
И, засыпав и камнями тело заложив,
Над могилою бедняги сел он, молчалив.
«Где же был твой ум и разум, — скорбно думал он,—
Ты хвалился, что в раскрытье тайн ты изощрен.
Хвастал, что небес высоких тайну ты прочтешь,
Что арканом ты вселенной тайну захлестнешь.
Говорил, что ты не знаешь, что такое страх…
Где же мужество? Величье? Ты теперь лишь прах.
Ты считал: взамен капкана тут поставлен жбан,
Что же? — сам, как дичь стеная, ты попал в капкан.
За глоток воды я небу благодарен был…
Не за это ли всевышний жизнь мне сохранил?..»